Начали выкликать по алфавиту. После нескольких фами­лий слышу:

— Душенов!

И затем уже он:

— Константин Иванович, тысяча   восемьсот   девяносто пятого года.

Команда:

— Выходи.

Наконец моя фамилия. Отвечаю, как положено, выхожу и вижу: группа людей, среди них — Константин Иванович. Обнимаемся и становимся рядом, не отрывая рук друг от друга. Не успели сказать и нескольких слов, как вдруг:

— Смирнов!

В ответ знакомый бас:

— Павел Спиридонович, тысяча восемьсот девяносто восьмого года рождения.

— Выходи.

И к нам устремляется Смирнов — начальник штаба Се­верного флота. Охватившее нас волнение описать трудно: Павла Спиридоновича мы никак не ожидали увидеть здесь. К тому же решили, что, раз нас всех везут в Москву, не ина­че как для пересмотра «дела» и, следовательно, для осво­бождения.

   Константин Иванович и я расспрашивали Павла Спири­доновича о судьбе товарищей-североморцев: ведь он весь этот год сидел в Мурманске. Трудно передать, как нам бы­ло тяжело, когда услышали, что после нашего ареста на всех собраниях, совещаниях и активах нас поносили и об­виняли во всех смертных грехах. И даже Нарком ВМФ П. А. Смирнов, прибыв на флот, объявил нас «врагами на­рода». Константин Иванович сказал:

   — Петра Александровича я знаю со времен Октября и гражданской войны. Честнейший большевик. И меня пре­красно знает. Не от хорошей жизни он выступал так. Зна­чит, заставили. И сердиться на него нельзя.

Разговор наш коснулся будущего. Константин Иванович считал, что все происходящее в стране     серьезная и тяжелая ошибка или, еще хуже, злоупотребления отдельных ра­ботников НКВД во главе с Ежбвым. Константин Иванович очень верил Сталину и был убежден, что Сталин не знает всей правды, что его обманывают. Не знает он и о том, как добываются эти «показания». Тот факт, что Ежов отстранен и арестован, а к руководству пришел Берия, ближайший сподвижник и доверенное лицо Сталина, свидетельствует о том, что ЦК ВКП(б) теперь обо всем знает и начал наво­дить в этом деле порядок. И то, что нас везут в Москву,— доказательство этого поворота.

   В Москве ход следствия показал, что оптимизм Констан­тина Ивановича основан только на его любви и преданности Коммунистической партии и советскому народу. Мы очень скоро узнали, что произошла только смена лиц, методы же и приемы остались прежними. Недаром следователь преду­предил меня:

— Имейте в виду, что мы умеем бить и  хуже, чем в Ленинграде.

А когда через четыре месяца довелось в последний раз увидеть Константина Ивановича, я по его виду понял, что надежд на скоро освобождение и реабилитацию он уже не питает.

Теперь из документов известно, что на заседании Воен­ной коллегии Верховного суда, «судившей» К. И. Душенова, ои с громадной силой убеждения отверг клевету, возводив­шуюся на него и его товарищей. Понадобилось четверть ве­ка, чтобы с Душенова были сняты все обвинения.

  Как жил, так и умер Константин Иванович Душенов — кристально честным, принципиальным, мужественным большевиком-ленияцем. Таким он живет в сознании и будет веч­но жить в памяти советского народа.