Военные новости
Полезные сайты
| Козни Карла XII против россии |
| Автор: Тимоха |
| 22.11.2008 16:36 |
|
JPAGE_CURRENT_OF_TOTAL Ответ не поступал — в шатре визиря обсуждали письмо русского фельдмаршала, долго и жарко спорили. Крымский хан и Понятовский, ставленник шведского короля, упорно и непримиримо стояли на том, чтобы немедленно атаковать лагерь Петра. Между тем царь, все русские генералы и солдаты, еле державшиеся на ногах от отсутствия еды и воды (и лошади остались без корма — саранча уничтожила траву), ждали ответ. Он не приходил. Послали второго гонца. Напряжение достигло предела. Датский посол описал со слов очевидцев то, что происходило в русском стане: «Царь, будучи окружен турецкой армией, пришел в такое отчаяние, что, как полоумный, бегал взад и вперед по лагерю, бил себя в грудь и не мог выговорить ни слова. Большинство окружавших его думало, что с ним удар. Офицерские жены, которых было множество, выли и плакали без конца». От турок — ни слуху ни духу. Петр отдал приказ — полкам идти в бой. Те двинулись. Но появился турецкий парламентер, и в согласии с его просьбой прекратить атаку, поскольку предложение о мире принято, движение армии остановилось. Начались переговоры. И Петр бросился в другую крайность. Если раньше он явно недооценивал силы противника и переоценивал свои, то теперь, наоборот, преувеличивает мощь турок, готов максимально уступить, чтобы вырвать мир даже очень дорогой ценой. Визирь, человек в военном деле неопытный, склонялся к миру по многим причинам. Прежде всего турки испугались русских солдат, регулярная армия Петра выглядела несравнимо лучше той толпы, хотя бы и огромной, которую представляла собой турецкая армия. На Пруте стояли отнюдь не все русские силы, и противник это хорошо знал — действия Ренне у Браилова произвели на него сильное впечатление. Да и на Пруте он не рассматривал свои захлебнувшиеся атаки как победу. Более того, турки боялись какой-нибудь военной хитрости русских — не верили, что они всерьез хотят мира, на заключение которого, кстати говоря, визирь получил санкцию султана. Также было известно о приготовлениях Австрии, которая, желая воспользоваться благоприятной обстановкой, собиралась предпринять акции с целью отхватить что-нибудь для себя на Балканах. К тому же турки боялись порабощенных ими народов. В турецкий лагерь отправился подканцлер Шафиров. Когда его ввели в шатер визиря, тот предложил ему сесть. Это был хороший признак (иначе он вел бы себя неприступно, надменно — в соответствии с тем, что задумано). Переговоры о мире начались. Шафиров приехал с инструкциями царя — заключить мир любой ценой: отдать все завоеванное на юге (Азов и прочее), а на севере все, кроме Ингрии и Петербурга, даже Псков и другие северные земли. На крайний случай Петр даже соглашался пожертвовать всем и на севере, лишь бы уйти от позорного плена и рабства. Но до крайних условий дело не дошло. Визирь и султан не были склонны, как оказалось, ратовать за интересы Швеции. Относительно же своих требований тоже проявили умеренность, исходя из сложившейся ситуации. Кроме того, сыграли свою роль бриллианты императрицы Екатерины, сопровождавшей, как обычно, супруга в походе,— они как будто стали подарками для визиря. Толстый и выдержанный Шафиров осторожно и умно вел торг, не раскрывая свои козыри — у него в кармане лежало предписание Петра: «Ежели подлинно будут говорить о миру, то ставь с ними на все, чего похотят, кроме шклавства (рабства.— Лег.)». Но визирь не знал об этом. Переговоры продолжались. А в русском лагере лихорадочно готовились к прорыву. Петр собрал на военные советы своих приближенных, генералов. О капитуляции никто и не думал. О томприняли решение: «Сжечь и уничтожить обозы, соорудить из немногих повозок вагенбург и поместить в нем волохов и казаков, усилив их несколькими тысячами человек пехоты. С армией же... атаковать неприятеля». В подробном плане операции по прорыву предусмотрели все до мелочей — освободиться от всего, что может помешать при нападении на врага, провиант разделить всем поровну. Русские во главе с полководцем-царем собирались погибнуть, но не попасть в турецкий плен. Между тем турки не хотели испытывать судьбу. Переговоры шли успешно и быстро. Один паша, которого спросили о причине такой поспешности, ответил резонно и без обиняков: русские-де — «ужасные противники», их «твердость» такова, что лучше, чтобы они ушли отсюда, иначе новое сражение дорого обойдется туркам — «будет стоить им много жизней». Янычары, испытавшие 9 июля эту «твердость», требовали, чтобы визирь побыстрее заключил мир, а «они наступать не хотят и против огня московского стоять не могут». 12 июля мирный трактат подписали: с русской стороны — П. П. Шафиров и М. Б. Шереметев (генерал, сын фельдмаршала), с турецкой — великий визирь Балтаджи Мехмед-паша. Согласно его условиям Турция получала обратно Азов. Россия, кроме того, обещала разрушить крепости Таганрог на Азовском море и Каменный Затон на Днепре, не держать войска в Польше, не вмешиваться в ее дела, не иметь постоянное дипломатическое представительство в Стамбуле, а также «отнять руку» от казаков и запорожцев, то есть не поддерживать их (в интерпретации Петра и его дипломатов — не преследовать казаков-мазепинцев и запорожцев, часть которых оказалась в турецких пределах). Обе стороны согласились в том, чтобы Россия не мешала Карлу XII возвратиться в Швецию, по возможности заключила бы с ним мир. Шафиров и Шереметев становились гарантами соблюдения условий Прут-ского трактата и в качестве таковых (по существу, заложников) отбывали в Стамбул. Условия мира нельзя назвать тяжкими и унизительными для России, Петра, хотя они и теряли то, что в свое время завоевали дорогой ценой. Но сохранялись армия, артиллерия (туркам отдавали лишь те пушки, которые имелись в Каменном Затоне), завоевания в Прибалтике (о них даже речь не заходила во время переговоров). Требования Девлет-Гирея о возобновлении выплаты Москвой дани Крыму остались втуне. Обе стороны были довольны заключенным миром. Недоволен остался Карл XII, мечтавший взять с помощью Турции реванш над Россией. Вечером 12 июля в Бендеры, где находилась его ставка после бегства с поля Полтавского сражения, прискакал гонец от Понятовского. Король узнал о появлении Шафирова в шатре визиря. Тут же неугомонный и взбешенный Карл вскочил на коня. Въехав после 17 часов непрерывной скачки в турецкий лагерь, он увидел, как русские колонны в полном боевом порядке, с артиллерией, под бой барабанов покидают свой лагерь. Король, не помня себя от гнева и досады, ворвался к визирю: — Почему ты без меня с царем мир учинил? Почему выпустил русских? — По распоряжению повелителя правоверных. Король просит выделить двадцать-тридцать тысяч отборного войска, и он-де приведет пленного русского царя. Мехмед-паша в ответ напомнил королю-сумасброду об его печальном опыте борьбы с русскими: — Ты их уже отведал, а и мы их видели. И буде хочешь, то атакуй. А я миру, с ними поставленного, не нарушу. Столь же неудачно окончилась попытка короля воздействовать на хана — тот и хотел бы напасть на русских, но твердая позиция визиря удержала его от самовольных действий. Сам Балтаджи говорил потом Шафирову о поведении короля: «Говорил с великим сердцем и угрозами, чтобы визирь не делал с царским величеством миру без того, чтоб и с ним, королем, обще помириться и все от него взятые города (в Прибалтике.— Авт.) отдал». Визирь, по его же словам, дал отпор королю: — Мне до тебя дела нет, и мирился я от своего государя. А тебя должен, как гостя, проводить безопасно и тот проезд свободный ему уговорить. — Я на тебя буду жаловаться султану! Король действительно через своих агентов жаловался в Стамбуле, много вредил визирю, ставшему его злейшим врагом. Карл и Понятовский распространяли слухи, что визирь получил от русских огромную взятку. Но дело было не так. После выхода русской армии из окружения к визирю и его советникам доставили бочонки с серебряными монетами—до 300 тысяч рублей, обещанных Шафировым. Но Мехмед-паша вернул их русским из опасения, что Девлет-Гирей или Понятовский донесут о том султану. Прутским договором были довольны не только Петр и другие русские политики. В Стамбуле ликовали по поводу того, что малой кровью удалось вернуть Азов и другие места в низовьях Дона и Днепра, отрезать Россию от Черного и Азовского морей. Шесть дней длился по этому случаю праздник в столице правоверных, а султана Ахмеда III стали именовать «Гази» («Победитель»). Петр же подвел итог кампании, хотя и неутешительный, но все же радостный, в письме к Сенату: «Сие дело есть хотя и не без печали, что лишиться тех мест, где столько труда и убытков положено, однако ж, чаю, сим лишением другой стороне великое укрепление, которая несравнительною прибылью нам есть». Под «другой стороной» царь имел в виду дела в Прибалтике, где действительно все шло успешно. Однако чувство горечи, и немалой, не покидало его после Прута довольно долго. По прибытии в Варшаву в ответ на поздравление в связи со счастливым избавлением на Пруте Петр (нужно отдать должное его требовательности к себе) откровенно признал: «Мое счастье в том, что я должен был получить сто палочных ударов, а получил только пятьдесят». Петр получил предметный и памятный урок на Пруте — потеря чувства осторожности, осмотрительности, расчетливости чуть было не обернулась катастрофой для него и страны. Он недаром сильно переживал неудачу, проводил в думах о бесславном походе бессонные ночи, вспоминал собственные советы своим генералам: «Всегдашняя удача многих людей ввела в пагубу». «Искание генерального боя зело суть опасно, ибо в один час может все дело опровержено быть». Жалел, что во время похода разделил свои силы — послал генерала Ренне выполнять частную задачу. В разговоре с датским послом сетовал: «Если бы не послал Ренне с 9000-ми кавалерии в поход в Мунтяны или Молдавию, то ни за что не вступил бы в переговоры с неприятелем; но, имея при себе около 30 000 человек и почти лишенный кавалерии, не решился дать сражение туркам, коих было 100 000, главным образом конницы». Все это так, и задним числом легко рассудить. Во время окружения на Пруте было посложнее. И когда минула беда, веселее на душе не стало. Недаром после ухода с Прута, уже переправившись через Днестр, в русском лагере устроили по его приказу салют из пушек, благодарственный молебен. Да и многие годы спустя воспоминания о том походе вызывали у него неприятные чувства — царь был справедлив и строг не только к другим, но и к самому себе. |
| Обновлено для 23.11.2008 15:35 |
