1 января 1770 года Суворов стал генерал-майором. Он действовал против конфедератов, постоянно усколь­зающих от него, неутомимо, энергично. Недоволен ле­ностью, инертностью других военачальников. «Став­лю в образец,— в сердцах, не без хвастовства, но верно, писал он в рапорте Веймарну,— мое усердие и службу. Я... не так, как другие начальники, которые, разъезжая в карете из замка в замок... только и дела­ют, что, идучи с отрядами, заходят в помещичьи усадь­бы, пьют там кофе и играют в таблеи... Древиц нера­диво, роскошно и великолепно в Кракове отправляет празднества, когда я с горстью людей дерусь в ле­сах по-гайдамацкому с какими-то разбойниками и рождаю для Варшавы площадные прибаски». В одном из поисков Суворов упал в воду. Его с тру­дом за волосы вытащили на понтон, но, карабкаясь на него, он сильно ударился грудью, потерял сознание. Несколько месяцев болел. Один из командиров его охрани­тельных отрядов, поручик Веденяпин, у местечка Фрам­поля потерпел поражение, сдался в плен конфедера­там. До сорока человек, около половины отряда, погиб­ло. Суворов был вне себя: «Веденяпин с 80 почти чело­веками не сумел разбить 300 бунтовщиков. Всем внятно внушено, что на них можно нападать с силами, в 4 и 5 раз меньшими, но с разумом, искусством и под ответом. Буду­чи окружен, он стал беспорядочно отстреливаться, а на сильный и храбрый прорыв не пошел».

В этих словах, относящихся к мелкому эпизоду военной кампании,— весь Суворов с его требованиями и представлениями о долге командира и солдат, их действи­ях в любой, даже самой неожиданной, неблагоприят­ной обстановке.

Был недоволен Суворов и тем, что он не «в поле», вы­нужден заниматься не войной, а охранять коммуника­ции. Своему знакомому в Варшаву он писал: «Здоровьем поослаб, хлопот пропасть почти непреодолеваемых, труд­ности в будущем умножаются, во все стороны наблю­дение дистанции почти безмерной, неуспеваемый перелет с одного места на другое, неожидаемое в необходимой нужде подкрепление, слабость сил, горы, Висла, Варша­ва... Коликая бы мне была милость, если бы дали от­дохнуть хоть один месяц, т. е. выпустили бы в поле. С Божьей помощью на свою бы руку я охулки не поло­жил».
Его терзало честолюбие, подогреваемое известиями о громких победах Румянцева — при Рябой Могиле, Ларге и Кагуле; Спиридова и Орлова — при Чесме. Потому он и стремился уехать с польского фронта. К тому же обострились из-за его горячности, несдержанности в рапортах отношения с Веймарном. Суворов просил перевести его в армию, воевавшую против турок. Началь­ство согласилось, но отъезд на турецкий фронт все же не состоялся, и ему пришлось заниматься устройством карантинов, перекапыванием дорог и прочим — надвига­лась эпидемия чумы.
В начале 1771 года в Польшу из Франции при­был полковник Дюмурье, молодой, талантливый и энер­гичный  военачальник.  Он  принялся  реорганизовывать силы партизан-конфедератов. Планировал создать бое­способную армию в лагере у Ланцкроны и оттуда — наступать на Краков, Ченстохов, Сандомир, Замостье, далее вниз по Висле, по обоим ее берегам, на Варшаву. Путь предполагаемого наступления на северо-восток, север захватывал и Люблинский участок Суворова. Более того, в случае осуществления плана Дюмурье, последний становился решающим.

Французский командующий польской армией имел деньги, опыт в ведении партизанской воины, организа­ции милиционных армий. Он создал польские милицион­ные части на австрийской территории. Требовал собрать из ближайших польских воеводств двадцать пять тысяч рекрутов. Нанял до восьми тысяч опытных солдат, тех­ников, инструкторов из Франции, Австрии, Саксонии, Пруссии. В Мюнхене закупил оружие для двадцатиты­сячной армии. Из Венгрии, Польши доставили до 50 ору­дий. Вместе с уже имевшимися в Польше и Литве корон­ными войсками и партизанами он хотел собрать до шести­десяти тысяч человек.

По плану Дюмурье, партизаны Зарембы и Савы должны были отвлечь русских к Варшаве, а партизаны Пулавского — напасть на коммуникации русской 1-й ар­мии. Главным же его силам, в зависимости от склады­вающейся обстановки, предписывалось действовать или на сообщения 1-й армии, или захватить Варшаву. Ли­товский корпус Огинского должен был идти на Пинск — Варшаву или вторгнуться в пределы России.

В ходе осуществления смело задуманного плана подразумевались действия подвижного резерва, то есть собственно армии, которую создавал Дюмурье, и пар­тизанских отрядов конфедератов, недисциплинированных и разбросанных по всей стране. Дюмурье вносил своими замыслами планомерное, объединяющее начало в неорга­низованные, сумбурные действия рухавки, шляхты.
Но командующий не знал польских магнатов и шлях­тичей с их неизменной и непримиримой враждой между собой, неприятием всякой дисциплины, единого началь­ства, боязнью вооружения своих крестьян (а ведь из них нужно было брать рекрутов) и иных холопов, неумением вести организованные и планомерные военные действия. И потому полковник-француз армию не создал и к тому же, не ведая, что против него будет воевать такой генерал, как Суворов, попал под неожиданный и беспощадный удар военачальника, прекрасно знакомого еще по Семи­летней войне с партизанской тактикой.

Суворов из Люблина, центра растянутой им по всему краю «паутины», внимательно следил за тем, что в нем и около него происходило. Уже в конце января ему стало известно, что Кракову грозит опасность. Сразу же со своим подвижным резервом совершил набег на Ланц-крону — 9 февраля штурмовал, но неудачно, ее замок. Получив известия о появлении конфедератов западнее Люблина, у Рахова, он срочно вернулся назад и, про­гнав их, возвратился в Люблин. Затем предпринял рейд в верховья Западного Буга.

Дюмурье, воспользовавшись тем, что конфедераты от­влекли Суворова, перешел границу и 28 апреля занял Краков. Начал создавать опорные пункты в его округе, укреплял Ланцкрону. Веймарн посылал к Кракову Древи-ца и Суворова. Как человек крайне осторожный, воспи­танный на кабинетной стратегии елизаветинской Донфе-ренции при Высочайшем дворе, он, давая здравые распо­ряжения, планы, дополнял их подробными указаниями, инструкциями по мелочам. Если Древиц, которого Маслов­ский называл «искателем приключений», был послушным исполнителем указаний начальника, то Суворов, принимая к исполнению его главный замысел, на многие частности внимания не обращал. Древица он, несмотря на то, что Веймарн предоставил тому определенную самостоятель­ность, полностью подчинил себе: «Два хозяина в одном до­му быть не могут... В противном случае я от ответственно­сти свободен». Нужно отметить, что Древиц согласился с Суворовым и хорошо действовал по его приказам.

Александр Васильевич вышел из Люблина на юго-запад, к Сандомиру. Здесь объединились его и Дре­вица отряды, в них стало до трех тысяч человек. Фор­сированным маршем продолжали путь. 9 мая стояли уже под стенами Кракова. Суворов поспешил дальше и 10 мая разгромил главные силы Дюмурье у Ланцкроны. Здесь, в укрепленной позиции, стояло около четырех тысяч человек. Суворов взял ее неожиданным ударом, на все ушло... полчаса! Атаку начали несколько сотен казаков — рассыпным строем они понеслись на позицию мимо рощи, в которой засели французские стрелки. Им Дюмурье, уверенный в себе и предстоящей гибели каза­ков перед главными укреплениями, приказал не стре­лять. Но казаки, доскакав до позиции, сомкнули строй и стремительно бросились на польскую пехоту и конницу. Ошеломили их ударом. Суворов же, шедший следом, быст­ро ввел в бой новые части. Его гренадеры выбили из ро­щи стрелков и вместе с казаками навалились на глав­ные силы Дюмурье. Среди них начались паника и беспоря­дочное бегство. Командующий не удосужился даже подго­товить пути отступления. Сам он с французским эскад­роном и конфедератами Валевского ушел в Сушу, от­туда вернулся во Францию.